Заметки конструктора
К числу этих умов относятся: Игорь Васильевич Курчатов, Юлий Борисович Харитон, Андрей Николаевич Туполев, Сергей Павлович Королев, Виктор Петрович Макеев, Михаил Кузьмич Янгель и многие другие...
Это было захватывающее по накалу страстей знаменательное время, сравнимое разве что с героикой Великой Отечественной войны.
После окончания факультета морского оружия Ленинградского кораблестроительного института по специальности машиностроение я получил назначение в КБ-11, тогда предприятие п/я N 975.
Родители мне дали в "наследство" резко холерический темперамент и как боксер "мухач" я мог мгновенно взорваться, услышав нечто не соответствующее моим взглядам на дело, и тут же провести многосерийную "контратаку", не тратя времени на всякие размышления.
Прибыв в апреле 1955 года на объект, я был направлен в сектор 6 (начальник Самвел Григорьевич Кочарянц, его зам. по конструкторской части Иван Васильевич Алексеев), в отдел N42 (начальник Игорь Владимирович Богословский), в группу Михаила Васильевича Владимирова, под начало Николая Николаевича Горина.
Накануне КБ-11 получило новое сложное задание: совместно с ОКБ Королева оснастить баллистическую ракету Р-11 атомной боевой частью (БЧ). Размещение заряда и автоматики его подрыва в корпусе головной части (ГЧ) проводил конструктор Сергей Владимирович Виноградов. Я как молодой специалист был назначен ему в помощь. Острота ситуации подогревалась тем, что КБ-25 (г.Москва) незадолго до этого якобы отказалось принять ТТТ МО, заявив, что в объемах ГЧ разместить боевое снаряжение невозможно. С.Виноградов нашел удачное решение вопроса, разместив заряд в цилиндрической части ГЧ, а автоматику в конической части, закрепив автоматику на заряде с помощью пространственной фермы. Лично мне было поручено разрабатывать рабочие чертежи этой фермы, вести ее в производстве, а также макетирование всей ГЧ, оснащенной боевым снаряжением. Блок автоматики тогда состоял из нескольких довольно громоздких узлов, основной из которых, так называемый блок "БИ", располагался на среднем "этаже" фермы в специальном вырезе силовой пластины между двух ребер жесткости. Вырез координировался установочным размером от ребра с точностью +-1 мм.
Изготовление первых серий ферм руководство МСМ поручило московскому заводу N 48. И вот, по-моему, где-то весной 1957 года на имя Харитона приходит срочная шифротелеграмма о том, что первая партия ферм не принята военной приемкой. Причина - несоответствие требованиям чертежа.
Руководство предложило мне выехать в командировку и разобраться с вопросом на месте. Я с радостью согласился, т.к. в Москве работали мои друзья по институту. На заводе я в первый же день выяснил, что координата выреза под БИ выполнена неправильно - брак слесаря при изготовлении приспособления для сварки. Главный технолог признал это и обещал сурово наказать виновных. Таким образрм, стали ясны причины "завала" первой партии ферм. Посему я счел свою задачу выполненной и отправился домой отчитываться руководству.
Пройдя все внутрисекторские инстанции, я с И.Алексеевым пошел докладывать Харитону. В приемной сидел вежливый мужчина-секретарь в элегантном штатском костюме, под которым угадывалась военная выправка, у него былй внимательные, цепкие глаза. Выяснив суть дела, он зашел к Ю.Б., а затем попросил нас немного подождать, пока Ю.Б. освободится. Входим, здороваемся, Алексеев меня представляет и предлагает Ю.Б. послушать о делах на заводе N48 по изготовлению ферм. (Алексеев заранее предупредил меня быть кратким, поскольку Ю.Б. очень загружен). Когда я закончил, Ю.Б. тихо и вежливо задает мне вопрос примерно такого содержания: "Тов. Захарченко, а нельзя ли увеличить допуск на установочный размер так, чтобы парировать этот огрех производства?". Я мгновенно "взрываюсь": "Юлий Борисович, как вы можете говорить такое! Это ведь в корне подрывает принципы технологической дисциплины!". Кажется, из глаз у меня сыпались искры, из ушей валил дым. Так как мой ответ был искренне горяч, а Ю.Б. (как говорят) был суперинтеллигентом, он меня, молодого специалиста, не оборвал, а обратился к И.Алексееву, которого он очень ценил и уважал за высокий профессионализм и человечность.
Ю.Б.: "Иван Васильевич, а что, действительно тов. Захарченко прав?!"
И.В.: "Юлий Борисович, разрешите, я разберусь у себя и тогда все вам доложу".
Вернувшись к себе, И.В., проверив компоновку, убедился, что собираемость обеспечивается, хотя симметрия компоновки несколько страдает, проверил балансировочные расчеты, скрупулезно выполненные трудолюбивой Дианой Ивановной Мясниковой, убедился, что возможное боковое смещение центра тяжести незначимо. После этого Алексеев дает мне команду готовить приказ на изменение чертежа, а Ю.Б. докладывает по телефону о том, что технически допуск на установку увеличить можно, хотя психологически некий мини-посыл к ослаблению технологической дисциплины есть. В итоге допуск мы увеличили, а мое реноме инженера при этом ни на йоту не было подорвано. Таким образом, в этом маленьком эпизоде старшие товарищи дали мне возможность в дальнейшем сделать для себя ряд практических выводов:
Во-первых, я неточно понял свою задачу: надо было не выяснять, оберегая честь мундира, а решать вопрос на месте.
Во-вторых, если конструкция позволяет, то допуски на изготовление должны быть такими широкими, чтобы имелась возможность "поглощать" не только случайные отклонения в производстве, но и избежать возможных ошибок изготовителя.
И наконец, в-третьих, честь инженера береги смолоду. Это себя оправдывает.
Я благодарен судьбе за то, что она дала мне редкую возможность начать свою деятельность под руководством таких замечательных людей, как Юлий Борисович Харитон, Иван Васильевич Алексеев и многие другие.