|  концепции

Пражский рубеж пройден – каковы дальнейшие цели?

О ядерной политике России

Обсуждать российскую ядерную политику через год после утверждения президентом Дмитрием Медведевым новой «Военной доктрины Российской Федерации» имеет смысл главным образом в контексте вступления в силу нового Договора по СНВ, что произойдет после обмена ратификационными грамотами на встрече глав двух государств, подписавших этот договор в Праге в 2010 году.

Для России новый Договор СНВ продолжает традицию договоров СНВ-1 и СНП, связанную с тем, что начиная с 1992 года ни одна российская ракета или пусковая установка, ни один подводный ракетоносец или тяжелый бомбардировщик не были ликвидированы из-за действовавших договорных ограничений и не будут ликвидированы по условиям нового договора. Как ранее, так и теперь сокращения осуществляются из-за полного израсходования эксплуатационного ресурса. Так, например, когда в 1994 году вступил в силу Договор СНВ-1, СЯС России уже были сокращены естественным путем примерно в полтора раза. В декабре 1994 года количество боезарядов в ядерной триаде уже уменьшилось с 10 299 в 1992 году до 7059 единиц. К этому времени состав американских СНС оставался практически неизменным, но в дальнейшем должен был сокращаться по условиям Договора СНВ-1. Отличие нового Договора СНВ от предыдущих заключается в том, что основные его параметры показали важную особенность и совпадение ядерной политики Москвы и Вашингтона – отсутствие намерений осуществлять в обозримой перспективе реальные сокращения своих стратегических вооружений ниже уровня, зафиксированного еще в 2002 году в Московском договоре СНП (1700–2200 боезарядов).

Пониженный уровень боезарядов по новому договору демонстрируется, по существу, всего лишь изменением правил засчета боезарядов на бомбардировщиках. Если принять, что на 56 развернутых американских ТБ Б-52 реально могут быть размещены 1120 КРВБ, а по правилам условного засчета в Договоре СНВ-1 – 672 боезаряда, то теперь их остается 56. Таким же путем реальное количество боезарядов (более 850) на 77 развернутых российских ТБ типа Ту-160 и Ту-95мс превращается в 77 боезарядов. Поэтому беспокойство оппонентов по поводу новых сокращений СЯС России пока что можно отложить.

Каким же образом на этом фоне может быть в обозримой перспективе скорректирована ядерная политика России? Для ответа на этот вопрос следует дать ее характеристику в настоящее время. Официальное изложение фрагментов российской политики ядерного сдерживания содержится в Военной доктрине 2010 года и в Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года, утвержденной президентом России 12 мая 2009 года.

СОГЛАСНО ДОКТРИНЕ

В Военной доктрине ядерные угрозы, роль, цели и задачи ядерной политики упоминаются в большинстве ее разделов. Отмечено, в частности, что, несмотря на снижение вероятности развязывания против Российской Федерации крупномасштабной войны с применением обычных средств поражения и ядерного оружия, на ряде направлений военные опасности Российской Федерации усиливаются. Угрозу представляют создание и развертывание систем стратегической противоракетной обороны, подрывающих глобальную стабильность и нарушающих сложившееся соотношение сил в ракетно-ядерной сфере, а также милитаризация космического пространства, развертывание стратегических неядерных систем высокоточного оружия, распространение оружия массового поражения, ракет и ракетных технологий, увеличение количества государств, обладающих ядерным оружием. К угрозам относятся также попытки воспрепятствовать работе систем государственного и военного управления, нарушение функционирования стратегических ядерных сил, систем предупреждения о ракетном нападении, контроля космического пространства, объектов хранения ядерных боеприпасов, атомной энергетики, атомной, химической промышленности и других потенциально опасных объектов.

Отмечено, что в случае возникновения военного конфликта с применением обычных средств поражения (крупномасштабной войны, региональной войны), ставящего под угрозу само существование государства, обладание ядерным оружием может привести к перерастанию такого военного конфликта в ядерный военный конфликт.

Поэтому ядерное оружие будет оставаться важным фактором предотвращения ядерных конфликтов и военных конфликтов с применением обычных средств поражения.

К основным задачам России по сдерживанию и предотвращению военных конфликтов относится «поддержание стратегической стабильности и потенциала ядерного сдерживания на достаточном уровне». Условие использования ядерного оружия состоит в том, что, как изложено в Военной доктрине, «Российская Федерация оставляет за собой право применить ядерное оружие в ответ на применение против нее и (или) ее союзников ядерного и других видов оружия массового поражения, а также в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства».

Для этого поставлена задача по поддержанию состава, состояния боевой и мобилизационной готовности и подготовки стратегических ядерных сил, сил и средств, обеспечивающих их функционирование и применение, а также систем управления на уровне, гарантирующем нанесение заданного ущерба агрессору в любых условиях обстановки. Ставятся также такие задачи, как поддержание потенциала ядерного сдерживания в установленной степени готовности, комплексное оснащение современными образцами вооружения, военной и специальной техники стратегических ядерных сил.

В Стратегии национальной безопасности в части угроз отмечены: «политика ряда ведущих зарубежных стран, направленная на достижение преобладающего превосходства в военной сфере, прежде всего в стратегических ядерных силах, путем развития высокоточных, информационных и других высокотехнологичных средств ведения вооруженной борьбы, стратегических вооружений в неядерном оснащении, формирования в одностороннем порядке глобальной системы противоракетной обороны и милитаризации околоземного космического пространства».

Указывается, что негативное воздействие на состояние военной безопасности России и ее союзников усугубляется отходом от международных договоренностей в области ограничения и сокращения вооружений, а также действиями, направленными на нарушение устойчивости систем государственного и военного управления, предупреждения о ракетном нападении, контроля космического пространства, функционирования стратегических ядерных сил, объектов хранения ядерных боеприпасов, атомной энергетики, атомной и химической промышленности, других потенциально опасных объектов.

В связи с этим отмечается, что «главной задачей укрепления национальной обороны в среднесрочной перспективе является переход к качественно новому облику Вооруженных сил Российской Федерации с сохранением потенциала стратегических ядерных сил».

Сравнивая Военную доктрину и Стратегию национальной безопасности в части военных, в том числе ядерных, угроз, можно отметить оперативную гибкость реагирования их трактовки на внешние условия. Так, например, в Стратегии в качестве угроз отмечается превосходство «ведущих зарубежных государств» в стратегических ядерных силах и отход от «международных договоренностей в области ограничения и сокращения вооружений», что отсутствует в Военной доктрине. Это можно объяснить тем, что в мае 2009 года перспектива заключения нового Договора по СНВ между Россией и США была менее определенной, чем в феврале 2010 года, в период интенсивных переговоров, когда появилась уверенность в том, что в конце концов новый Договор по СНВ, обеспечивающий баланс стратегических ядерных потенциалов России и США, будет подписан и вступит в силу.

НОВЫЕ ОСНОВЫ ЯДЕРНОГО СДЕРЖИВАНИЯ

Подобная «реактивность» политики ядерного сдерживания сохраняется в течение всего времени существования новой России. Так, например, в Основных направлениях военной доктрины Российской Федерации, утвержденных в 1993 году, сказано, что «Российская Федерация не применит свое ядерное оружие против любого государства – участника Договора о нераспространении ядерного оружия, кроме как в случаях:

а) вооруженного нападения такого государства, связанного союзным соглашением с государством, обладающим ядерным оружием, на РФ, ее территорию, ВС и другие войска или ее союзников;

б) совместных действий такого государства с государством, обладающим ядерным оружием, в осуществлении или поддержке вторжения или вооруженного нападения на РФ, ее территорию, ВС и другие войска или на ее союзников».

История появления таких формулировок относится к концу 60-х годов и связана с усилиями по укреплению режима Договора о нераспространении ядерного оружия путем предоставления гарантий безопасности неядерным странам, подписавшим или намеревавшимся подписать этот договор.

С тех пор эта формулировка, называемая для краткости «негативными гарантиями» безъядерным странам, с незначительными вариациями повторялась представителями официальных членов ядерного клуба. Однако общей формулы негативных гарантий ни на Женевской конференции по разоружению, ни в ООН согласовать не удалось. Поэтому негативные гарантии существуют до настоящего времени с формулировками, аналогичными содержащейся в Основных положениях Военной доктрины РФ 1993 года, в односторонних заявлениях МИД РФ, США, Великобритании и Франции. Но ни в одной доктринальной установке этих стран, кроме России, подобных формулировок не было и нет.

Как уже упоминалось, в Военной доктрине Российской Федерации в 2000 году появились новые условия применения ядерного оружия: «Российская Федерация оставляет за собой право на применение ядерного оружия в ответ на использование против нее ядерного и других видов оружия массового поражения, а также в ответ на широкомасштабную агрессию с применением обычного оружия в критических ситуациях для национальной безопасности РФ».

Эта формулировка, по существу, воспроизвела принципы ядерной стратегии, много лет исповедуемые США, Великобританией и Францией. Эти государства никогда не отрицали намерения применить первыми ядерное оружие в условиях значительного превосходства стран Варшавского договора во главе с СССР в силах общего назначения. После 1991 года НАТО стала обладать явным превосходством в силах общего назначения и, кроме того, намеревалась расширить зону ответственности альянса. Вместе с тем по настоянию тогдашнего руководства МИД РФ «негативные гарантии» были сохранены как дань преемственности ядерной политике России.

В новой Военной доктрине основное условие применения Россией ядерного оружия подверглось, казалось бы, незначительной по форме, но важной по смыслу корректировке. В конечной ее части вместо слов «в ответ на широкомасштабную агрессию с применением обычного оружия в критических ситуациях для национальной безопасности РФ» сказано «в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства». Последняя формулировка, во всяком случае на декларативном уровне, повышает порог применения ядерного оружия.

Один из существенных недостатков всех этих документов заключается в том, что представление о ядерной политике России во всех трех, начиная с 1993 года, военных доктринах носит отрывочный, фрагментарный характер и не дает возможности оценить ее в целом. Поскольку реальная ядерная политика заключается не столько в декларативных формулировках, связанных с угрозами и условиями применения ядерного оружия, сколько в принятых программах поддержания и развития стратегической ядерной триады, нестратегического ядерного оружия и ПРО, с конкретным финансированием всех составляющих, с уровнем их боевых возможностей (оперативных и технических характеристик), с этапами вывода и ввода в боевой состав вооружений.

Ту-95 ровесник основного американского «стратега» Б-52. Замены ему пока нет. Фото с сайта www.ava-mir.com

Большинство из этих данных содержится в принимаемых государственных программах вооружения на 10 лет, однако в России они традиционно имеют высокий гриф секретности и не представляются даже на закрытых заседаниях комитетов Государственной Думы и Совета Федерации при обсуждении государственных оборонных заказов на очередной год. При этом, как свидетельствуют беседы с членами Госдумы, которым представляются данные государственных оборонных заказов, они не могут дать им никакой оценки с точки зрения их обоснованности, не считая бюджетных ограничений на каждый год. И это естественно, поскольку данные по ним представляют собой годовой «срез» государственных программ вооружений, не зная которых, практически невозможно оценить обоснованность планируемых годовых закупок вооружений, сроков завершения НИОКР и т.п.

В этом отношении то, что называется ядерной политикой России, в большой степени отличается, например, от ядерной политики США, отражаемой в четырехлетних ядерных обзорах, которым предшествуют длительные открытые дискуссии в сенатских комитетах и в экспертной среде с обсуждением деталей состояния и планов развития ядерных вооружений и обеспечивающих систем, их финансирования и многого другого. Этот хронический отечественный недостаток лишь частично и в минимальной степени компенсируется данными, которые можно почерпнуть из отдельных и часто противоречивых заявлений официальных представителей Министерства обороны и ОПК.

Так, например, появляется информация о вводе в боевой состав в ближайшие 10 лет четырех подводных ракетоносцев проекта 955 с БРПЛ «Булава» и еще четырех в дальнейшем. При этом данные о требуемых для этого ассигнованиях и подтверждение реальности таких планов не представляются. Противоречивы сроки вывода из боевого состава РВСН остающихся на дежурстве «тяжелых» ракет РС-20 и баллистических ракет, отнесенных к «легкому» типу РС-18 (от 2016 до 2020 года). Еще больше размыты перспективы разработки нового авиационного стратегического комплекса для замены ТБ Ту-95МС.

Отсутствие относительно точных данных можно лишь частично оправдать, во-первых, неустойчивым характером финансирования программ вооружения из-за неопределенности прогнозных цен на экспортируемые энергоресурсы, во-вторых, значительными разбросами времени возможного продления сроков нахождения в боевом составе ряда вооружений. Так, например, сегодняшние заявления о том, что МБР РС-18 и РС-20 будут находиться на боевом дежурстве до вполне определенного года, мягко говоря, крайне ненадежны, поскольку перед продлением срока их эксплуатации на каждый год необходимо ежегодно или по крайней мере раз в два года проводить полную разборку и дефектацию всех систем и агрегатов одной ракеты и один реальный пуск другой. И только при положительных результатах выносить заключение о возможности продления сроков эксплуатации. Отступление от этих правил чревато как минимум авариями.

ТЕКУЩАЯ СИТУАЦИЯ

О текущем же составе российской ядерной триады можно было узнать главным образом по результатам обмена данными между РФ и США в соответствии с Договором СНВ-1.

Таким образом, представление о реальной ядерной политике России в том понимании, как она существует и открыто объявлена в развитых ядерных демократических государствах, получить достаточно сложно. Причина этого заключается в ее излишней закрытости не только для общественности и независимых экспертов, но и для основного законодательного органа государства. Принципы ядерного сдерживания, которых придерживается Россия, и основной инструмент этих принципов – стратегические и нестратегические ядерные силы, их состояние и перспективы развития требуют более высокой степени прозрачности. Это особенно важно в условиях договорных отношений с США по сокращению СНВ, по возможным консультациям об ограничении нестратегических ядерных вооружений, по сотрудничеству в сфере ПРО, что непосредственно отражается на возможностях дальнейших сокращений ядерного оружия.

Законодательные органы и экспертное сообщество имеют право знать и понимать, как и на что тратятся крупные финансовые средства, материальные и интеллектуальные ресурсы государства, насколько они укрепляют обороноспособность страны, обеспечивают ядерное сдерживание. Например, насколько обоснованы планы создания новой «тяжелой» МБР, что стало темой достаточно интересной дискуссии в прессе. В статье высококлассного специалиста Виктора Есина совершенно справедливо отмечены технологические и другие преимущества тяжелых ракет. Так, например, разработка и испытания этих ракет не противоречат условиям нового Договора СНВ, при ее разработке могут быть использованы самые передовые технологии, способы ампулизации жидкостных ракет с агрессивными компонентами доведены еще в Советском Союзе до совершенства, по относительной величине забрасываемого веса такие ракеты значительно превосходят отечественные твердотопливные ракеты, что позволяет разместить эффективные средства преодоления ПРО. К этому можно добавить и то, что стоимость развертывания такой ракеты в стационарной пусковой установке в расчете на один боезаряд значительно ниже по сравнению с другими наземными и морскими ракетами и что нужно чем-то заполнять ШПУ, освобождающиеся после ликвидации МБР РС-20, дать работу ракетным кооперациям и т.п.

Все это так. Только вот отсутствует ответ на самый главный вопрос о предназначении такой ракеты. Достаточно хорошо известно, что стационарные ракеты такого типа в сильной степени уязвимы и с высокой вероятностью могут быть поражены даже одним ядерным боезарядом, а также высокоточными неядерными средствами. Большое число размещенных на них боезарядов делает их весьма привлекательными для разоружающего удара. Поэтому их предназначение – нанесение первого удара, что противоречит объявленной Россией доктрине ядерного сдерживания. Но теоретически запуск их может производиться в ответно-встречном ударе на основании информации от систем предупреждения (СПРН). Для принятия решения о пусках ракет в ответно-встречном ударе у президента России остаются считанные минуты, да и то при надежном функционировании СПРН. Между тем проблему с полным составом космических эшелонов СПРН не удалось решить всемогущему Советскому Союзу. Но даже если решить эту проблему, ответно-встречный удар всегда считался самой рискованной и ненадежной формой применения наземной группировки не только у нас, но и в США.

Вот такие факторы необходимо включать при обсуждении целесообразности разработки «тяжелых» МБР. Кроме того, оценить, сколько можно ввести в боевой состав мобильных твердотопливных МБР с РГЧ «Ярс» на те средства, которые потребуются для разработки, испытаний и развертывания «тяжелых» ракет. И учесть опыт летных испытаний «Булавы», имея в виду, что проблемы разработки любого нового ракетного комплекса в условиях значительно сниженного качества контроля производства систем, агрегатов, многочисленного оборудования и элементов не исчезли и вновь потребуют колоссальных усилий, времени и средств для отладки производственного цикла.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Все эти проблемы требует достаточно широкой и открытой дискуссии и независимых экспертных оценок для того, чтобы избежать стратегических просчетов. Такие просчеты в условиях полной закрытости процесса формирования политики имели место, например, в 2000–2001 годах при решении о резком свертывании сил наземных МБР и программ их обновления. И такие ошибки будут неизбежными без глубокого оперативно-стратегического и технико-экономического анализа проектов развития СЯС России независимыми экспертными комиссиями, включающими в свой состав представителей РАН, ведущих специалистов Минобороны, ВПК, профессиональных экспертных групп, законодательных органов.

Это необходимо и для того, чтобы приступить, наконец, к трансформации такого наследия холодной войны, как взаимное ядерное сдерживание, которое препятствует консолидации усилий двух ядерных сверхдержав в противодействии новым реальным угрозам.

В этом отношении можно отметить как значительный прорыв то, что сказано в статье четырех хорошо известных российских «мудрецов» (Евгений Примаков, Игорь Иванов, Евгений Велихов, Михаил Моисеев, «От ядерного сдерживания к общей безопасности», Известия, 15.10.2010). Можно только приветствовать их тезис о том, что ядерное сдерживание обращено к угрозам прошлого века и бессильно против новых угроз, к которым относятся распространение оружия массового уничтожения и средств его доставки, международный терроризм, трансграничная преступность, этнические и религиозные конфликты и прочее. В то же время ядерное сдерживание подстегивает процессы распространения ОМУ и ракет, препятствует глубокому сотрудничеству в борьбе с такими угрозами, в том числе совместному развитию ПРО.

Привлекает внимание и то, что в резолюции американского Сената, сопровождающей согласие на ратификацию нового Договора СНВ, сказано, что состояние взаимного ядерного устрашения (сдерживания) не отвечает интересам безопасности США и России.

Трудно предсказать, когда и в каком направлении на фоне происходящих событий и весьма авторитетных позиций руководство России сочтет целесообразным дать указания о корректировке своей политики ядерного сдерживания. Во всяком случае, уже теперь можно констатировать, что глобальная военно-политическая и социально-экономическая обстановка в мире изменяется весьма динамично и, как правило, не всегда предсказуемо. Поэтому вряд ли дальновидно утверждать ядерную политику на дальнюю перспективу, как это сделано в Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года и в Военной доктрине.